Впервые Кэти поговорила с чертом, когда ей было 14. Он возник на краешке кровати и постоянно подстрекал ее делать плохие вещи — к примеру, взорвать школу, где Кэти училась. Впрочем, с богом она тоже говорила.
Родители девочки, сектанты-пятидесятники, считали, что видения говорят о том, что она особенная. Лекарств поэтому Кэти не давали — и диагноза (а это было шизоаффективное расстройство) не ставили. Сейчас Кэти 35 лет, она долгое время была бездомной и несколько раз лежала в больнице. Кэти перепробовала все лекарства, прежде чем нашла препарат, который ей подходит, — это антипсихотик рисперидон. Сегодня она живет счастливой и стабильной жизнью с мужем в Техасе. Но она знает, что это очень шатко.
«Штука в чем: зачастую препарат помогает тебе в течение нескольких лет, а затем просто перестает. В какой-то момент мне надо будет искать другое лекарство», — цитирует автор статьи Кэти, которая отказалась называть свою фамилию. Стигматизация психически нездоровых людей в Штатах не так сильна, как в нашей стране, но и там она реальна.
Это частое, и правомерное опасение, возникающее у людей с психическими расстройствами. Ученые делают ошеломляющие успехи в расшифровке генетики заболеваний типа рака и разработке точных методов их лечения, а вот в случае душевных заболеваний, к сожалению, ситуация совсем иная.
Такие препараты работают, нарушая целые механизмы в мозгу, без адресного обращения к конкретным нарушенным химическим цепочкам. В результате довольно существенными могут быть побочные эффекты, а эффективность часто низкая. Некоторые люди развивают устойчивость к лекарству и затем проходят через мучительный период поиска и опробования нового препарата.
Спрос на лекарства от душевных расстройств растет, однако крупные фармацевтические компании не очень активно инвестируют в эту сферу: за последние десять лет число программ по разработке психофармакологических препаратов снизилось аж на 70%.
Частично причина такого расклада заключается в том, что на рынке господствуют дженерики таких популярных лекарств как прозак (это американская марка, у нас он распространяется как флуоксетин), и у компаний нет особенного стимула тратить десятки миллионов долларов на разработку альтернатив. Однако еще одна причина — биологические причины душевных заболеваний очень сложны. За более чем двадцать лет в психиатрическом лечении не было особенных новаторских разработок.
Ученые говорят, что для продвижения в этой сфере им нужно найти так называемые биомаркеры — осязаемые биологические ключи, которые могут помочь диагностировать болезни, типа как высокий уровень глюкозы в крови может сигнализировать о диабете. Но до этого еще далеко. Биомаркеры могут быть не только физическими: ключ к заболеванию пациента может, например, дать анализ его голоса — некоторые структуры предложений и модуляции могут быть связаны с психическим заболеванием.
Недавнее исследование обнаружило, что анализ крови на окислительный стресс может помочь врачам быстрее диагностировать шизофрению.
Ученые связывают все больше генов с различными психическими заболеваниями — потому число биомаркеров должно увеличиваться. Однако даже когда мы лучше изучим механизм возникновения болезней в мозгу, до улучшения методов лечения будет еще далеко. Физические характеристики мозга, пораженного болезнью Альцгеймера, изучены достаточно хорошо, однако фармацевтическим компаниям десятилетиями не удается найти эффективное лекарство — невзирая на то, что в исследования были вложены сотни миллионов долларов.
Еще одна сложность: для тестирования психиатрических препаратов сложно использовать мышей, обезьян и других лабораторных животных, потому что человеческий мозг устроен гораздо сложнее звериного. У мышей не такой мыслительный процесс как у людей, потому повреждения в мышином мозгу нельзя сравнивать с человеческими расстройствами. Издание цитирует Роберта Десимона, главу Института исследования мозга Макгаверна при Массачусетском технологическом институте: «В области исследования рака нам понадобились буквально десятки лет работы, чтобы достичь некого уровня механистического понимания. Очень важно прийти к этому в психиатрии, именно этого ей недостает».
Именно этим сейчас занимается институт: пытается создать экспериментальные модели на животных. С помощью таких инструментов как редактирование генома и оптогенетика ученые надеются создать животных, чьи сбои в мозгу будут точнее имитировать то, что творится в голове душевнобольного человека.
Новый центр изучения аутизма в Массачусетском институте будет работать над изучением биологических и генетических причин аутизма. «В фармацевтических разработках мы не всегда ищем лекарство, которое полностью исцелит больного. Если мы сможем исправить интеллектуальные нарушения у аутиста на 50%, к примеру, это уже будет очень круто», — говорит Десимон.
Компания Novartis также вкладывает средства в изучение генетики душевных заболеваний. Но если раньше крупные фармацевтические компании использовали для тестирования многих больных — скажем, с диагнозом биполярное расстройство, то теперь они применяют более адресный подход, изучая подгруппы пациентов со схожими генетическими признаками или биомаркерами.
Novartis также изучает идею о сочетании лекарственной терапии с цифровым терапевтическим инструментом — например, компьютерным приложением. Еще врачи тестируют видеоигры в качестве «электронного лекарства» для лечения депрессии.
Кроме того, ученые тестируют транскраниальную магнетическую стимуляцию нервов в мозгу в качестве быстрого избавления от симптомов депрессии. Лечение электрошоком используется в психиатрии давно, а теперь исследователи разрабатывают более продвинутые устройства, которые будут вызывать меньше побочных эффектов.
Про один из легких путей рассказывает Ричард Долметш, бывший исследователь из Университета Стэнфорда, который теперь отвечает в Novartis за разработку нейропсихиатрических лекарств. Легкий путь, который Дольметш называет «самым низко висящим плодом», — это использование потенциала наркотиков типа кетамина, псилоцибина и экстази. Кетамин, долгое время применявшийся как обезболивающее, подает большие надежды в лечении депрессии. Псилоцибин — вещество, содержащееся в галлюциногенных грибах, — изучается как средство для борьбы с тревожностью и депрессией у пациентов в терминальной стадии раковых заболеваний. А МДМА, или экстази, может использоваться как психотерапевтический инструмент для лечения посттравматического стрессового расстройства. «Вероятно, верное сочетание галлюциногена с психиатрическим лечением или психотерапией может оказаться полезным», — считает Долметш.
За последние двадцать лет количество назначений психиатрических лекарств значительно выросло — особенно быстро растет распространение антидепрессантов. Каждый шестой американец принимает какое-то психиатрическое лекарство — скажем, антидепрессант или седативный препарат. Точной статистики по нашей стране, судя по всему, нет — однако известно, к примеру, что с1995-го по 2009-й год рынок антидепрессантов в странах Европы рос в среднем на 20% в год.
Найти подходящее лекарство — очень непросто, этот мучительный процесс может оказаться долгим и полным ошибок. Многие лекарства имеют накопительный эффект, и чтобы они подействовали, пациенты и наблюдающие их врачи должны зачастую ждать в течение недель — или даже месяцев. Кроме того, приходится постоянно регулировать дозировку, а в случае необходимости подыскивать другой препарат.
Врачам Кэти понадобилось аж 15 лет на то, чтобы диагностировать ее и подобрать правильное лекарство. У каждого препарата, который она принимала, был свой побочный эффект: на селексе, к примеру, (циталопрам) она набрала 45 килограммов и заболела диабетом. На рисперидоне диабет исчез, но у нее по-прежнему высокое давление и высокий уровень холестирина — потому Кэти принимает дополнительные лекарства. «Голоса на рисперидоне не ушли, но они стали спокойнее и почти меня не беспокоят», — комментирует Кэти.
Кэти не мечтает о чудесном лекарстве, которое полностью исцелит ее от болезни, но она держится. «Это сомнительная смелость: когда у тебя нет иного выбора, смелым быть легко. Главный урок, который я извлекла: страдающим не следует терять надежды», — говорит она.
А «страдает» сегодня чуть ли не каждый десятый россиянин. Недавно Минздрав и Исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского опубликовали статистику о психическом здоровье россиян: всего под диспансерным наблюдением на конец 2015 года в нашей стране находились более 4 миллионов человек. «4 миллиона человек — это те, кто обратился, —сказал изданию «Лайф» руководитель отдела эпидемиологических и организационных проблем психиатрии Центра имени Сербского Борис Казаковцев. — А на самом деле, по некоторым данным, в том числе зарубежным, у нас около 14 миллионов психически больных, это включая и легкие психические, и наркологические расстройства».
